Зал представляет собой огромную белоснежную студию с окнами, выходящими на Коламбус-авеню. Мы устраиваемся далеко друг от друга, чтобы не стесняться. Он так забавно выглядит в футбольной форме. Внезапно я начинаю понимать, почему Рейчел сходят с ума по мальчикам. Я украдкой наблюдаю за ним во время дыхательных упражнений и понимаю, что мне просто до сих пор не попадался подходящий мальчик.
Глядя на загар Мэрайи, я чувствую себя альбиносом. Занятие очень сложное, к концу пот льет градом. Мэрайя не узнает меня, пока я не представляюсь.
— Луна! Я тебя уже сто лет не видела. Ты совсем взрослая!
Я улыбаюсь в ответ. Тренер переводит взгляд на Оливера. Его кудри промокли от пота и прилипли к лицу.
— Вы молодцы. В первый раз занимаетесь?
— Здесь да. Но у меня к вам вопрос.
Вот опять это выражение лица. Сочувствие, которое я, наверное, должна ценить, но по большей части от него только хуже. Она знает, что я буду спрашивать о матери.
— Разумеется. Все что угодно.
— Вы были с моей мамой в ресторане «Баттер» тем вечером, когда она умерла?
Какой-то длинноволосый потный парень обнимает тренера. Оливер делает брезгливую гримасу.
— Нет, милая, не была.
Время, кажется, замедляется. Сердце проваливается куда-то вниз, горло перехватывает спазм, и мне хочется закричать: «Вы там были! Были!» Но нет, ее там не было, и это значит, что отец солгал. Оливер увлеченно изучает собственные босые ноги и шевелит пальцами.
— А почему ты спрашиваешь?
— Просто интересно, — пытаюсь спокойно ответить я, но невольно всхлипываю. Мне себя жалко.
— Я не видела твою маму с благотворительной вечеринки на яхте, она сделала перерыв в занятиях. Мне так жаль, Луна.
Пожалуйста, пусть она не пытается обнять меня и измазать смесью пота всех, кто ее только что обнимал.
— Спасибо, — отвечаю я и быстро отворачиваюсь.
Мы выходим на улицу, и Оливер говорит:
— Я знаю, что тебе нужно.
Он отводит меня в маленький французский блинный ресторанчик и — я не шучу — делает заказ по-французски.
Как только я вонзаю зубы в тонкий блинчик с бананами и шоколадом, покрытый растаявшим ванильным мороженым, моя злость на отца испаряется.
— Так с кем она ужинала в тот вечер? — спрашивает Оливер, когда мы доедаем блинчики.
— Ну, думаю, с кем-то, о ком отец не мог мне рассказать.
— Верно. Коул?
— Это бы объяснило запонку. Ты не поможешь мне его отыскать?
— Это явно интереснее, чем мои гаммы, — отвечает он, оставляя на столе новенькую двадцатку.
Мы вливаемся в поток пешеходов, и я спрашиваю:
— Это было свидание?
— Можешь считать так, если хочешь.
На подходе к дому Оливер смотрит на меня с искренним беспокойством.
— Думаешь, у твоей мамы был роман с этим парнем?
— Не знаю.
— Понимаю. У моего отца был роман на стороне, поэтому родители развелись. С моей тренершей по теннису. Смешно вспоминать, каким наивным я был. Она с ума по нему сходила. Как думаешь, твой отец имеет отношение к несчастному случаю?
Странно, но вместо того чтобы возмутиться, я расслабляюсь. Некоторое время он держит меня за руку, а потом медленно отпускает.
— Я даже не думала об этом, но все возможно.
На крыльце пожилая дама что-то обсуждает с двумя сотрудниками «Юпиэс». Оливер останавливается на углу и серьезно смотрит на меня.
— Что бы в итоге ни выяснилось, я думаю, ты все делаешь правильно, Пятнадцать. Ты должна знать правду.
Дальше мы идем молча, и он опять берет меня за руку. Я стараюсь дышать глубоко, наслаждаться каждым вдохом. У моей двери мы почти целуемся, но в последний момент слишком смущаемся. Вместо этого он берет меня за подбородок, и в этот момент я чувствуя себя красивее всех Рейчел на свете.
Глава 16
Серьезный разговор
Я стараюсь не встречаться с отцом этим вечером, опасаясь того, что случайно могу произнести слишком жестокие слова. В дверь стучат, я напрягаюсь. К счастью, это всего лишь Тайл.
— Разве тебе не пора спать?
— Элиза здесь, так что правила больше не работают, — улыбается он.
— Разве ты не чувствуешь запах? Что-то вроде лука или чего-то такого… фу…
— Это называется пачули.
— Па… что?
Мне хочется оказаться его ровесницей, чтобы было не так тяжело. Смерть нашей матери станет для него серьезной потерей в сознательном возрасте. Особенно когда он узнает, что я сейчас пытаюсь раскопать. А хочу ли я знать больше? Есть ли другая причина, по которой отец не сказал мне, с кем тогда ужинала мама?
Я прошу Тайла уйти и пытаюсь расслабиться. Некоторое время я слушаю свой айпод — музыка всегда помогала мне отвлечься — и наконец засыпаю.
На следующее утро я собираю все фотографии Дарии и складываю их в большой конверт. Отец все еще с Элизой, и — Тайл прав — правила больше не действуют.
На этот раз я еду в Гринпойнт на такси, водитель которого очень громко разговаривает по телефону, кажется, на суахили. Его речь похожа на пение и немного успокаивает меня.
Я прошу таксиста подождать, взбегаю по лестнице и стучу в квартиру номер четыре. Дария открывает дверь в халате. Кажется, она только проснулась. Девушка закатывает глаза, и я решаю зайти в другой раз.
— Это они? — хрипло спрашивает она.
— Да.
Дария делает приглашающий жест. Я отдаю конверт, и девушка достает из него мою лучшую фотографию, ту, где она сидит в парке на скамейке. Она хихикает и просматривает остальные, раскладывая их на полу. В какой-то момент ее халат соскальзывает, обнажая сосок. Я отвожу взгляд и изучаю комнату. Изрядную ее часть занимают тренажеры.