Однажды Рейчел-один стащила у брата DVD с порнухой и принесла его в школу. Мы на перемене смотрели фильм с ее ноутбука. Девушка-азиатка сидела верхом на упитанном белом парне и чуть не пела от притворного наслаждения. Я чувствую себя на грани, интересно, та азиатка когда-нибудь такое испытывала? Зажигается свет, и я смотрю на Оливера. Наверное, он никогда не смотрел порнуху. Мне хочется, чтобы он был только моим и именно я научила его плохому.
Мы опять устраиваем засаду напротив дома Коула. Мимо нас проходит трансвестит. Он/она просит у нас сигарету.
— Мы похожи на курящих? — спрашивает Оливер.
Он/она презрительно фыркает и уходит.
— Ты ей понравился, — дразню его я.
— Правда? Я всегда испытывал слабость к трансвеститам.
Мы съедаем «Снеппи» и шоколадку. У меня такое чувство, что мы на очередном свидании, а не просто ждем, пока любовник моей матери выйдет из дома.
— Можешь представить, что ты другого пола?
— В пятом классе у меня был учитель мистер Джэйгел. Однажды на Хэллоуин он пришел в школу в женской одежде. После этого к нему прочно прилипло прозвище «Джэйгей». Но на самом деле он мне нравился. Он не гей, просто человек без комплексов. И слегка без мозгов.
— У мамы было много друзей геев. Почти все, с кем она работала. Гримеры, фотографы, даже ее литературный агент.
— А-гей-т?
Я хихикаю. У Оливера такие теплые глаза и настолько мягкие волосы, что мне хочется плакать от счастья.
— У папы тоже есть а-гей-т, — добавляю я.
Оливер улыбается:
— Однажды я ездил к своим двоюродным братьям в Юту. Мы катались на лыжах, и там был мальчик, который носил шарф по-французски, знаешь, как это? Они начали обзывать его педиком и так далее, но я заставил их заткнуться. Сказал, что я тоже гей.
— Молодец.
— Кроме того, шарф действительно хорошо смотрелся.
— Ну, я рада, что мы с тобой не деревенские остолопы.
— Кстати, а что такое остолоп?
Мы переглядываемся и покатываемся со смеху. Впрочем, нас тут же возвращает к серьезности звук двери, открываемой через дорогу. Коул появляется на пороге. Я выкидываю «Снеппи» и обертку от шоколадки, и мы следуем за ним на запад. Он заходит в кафе, а мы остаемся стоять снаружи, не представляя, что делать дальше.
— Ну, Пятнадцать, что дальше?
— Когда он выйдет, спроси у него дорогу.
Оливер кивает, будто это хороший план.
Коул в больших темных очках и со стаканчиком кофе выходит из кафе.
— Извините! — подходит к нему Оливер. — Вы не скажете, где тут линия метро «А»?
Он останавливается и отвечает:
— Боюсь, вы не на том конце города…
Чтобы прервать возникшую паузу, я говорю:
— Все нормально, Коул. Мы разберемся.
Оливер сердито смотрит на меня.
— Что? — переспрашивает Коул. — Откуда вы знаете, как меня зовут?
— Есть минутка? — снова вступает в разговор Оливер.
Коул проводит свободной рукой по волосам и кивает. Я замечаю, что у него ярко-голубые глаза.
— Есть пара минут.
В кафе пахнет корицей. Несколько человек сидят, сутулясь, за ноутбуками. Солнце, светящее в окна, успело за день нагреть зал, поэтому я снимаю свитер. Мы садимся в углу.
— Это Луна, — представляет меня Оливер, — насколько мы понимаем, вы близко знали ее мать.
Когда Коул понимает, кто я, он смотрит в пол, потом в окно, затем на собственные ногти. Куда угодно, но не мне в глаза. Оливер уходит якобы в туалет, и я тихо начинаю:
— Слушайте, я просто хочу знать, что случилось. Вы были с ней в ресторане «Баттер» в тот вечер?
— Да. — Наконец он смотрит на меня. — Не могу поверить, что это ты. Ты так выросла. Когда я в последний раз тебя видел, ты была… маленькой.
Я роняю на стол запонки.
— Ваши?
Кажется, я его слегка напугала. Он берет их и крутит на ладони так, будто они только что упали с неба.
— Вы были там, когда ее сбила машина?
Теперь Коул смотрит на меня. Его ярко-голубые глаза, кажется, прожигают мне череп.
— Как ты меня нашла?
— Какая разница?
Он молча пьет кофе. Звонит его сотовый, он сбрасывает. Я пытаюсь понять, что в нем нашла мама. Коул кажется привлекательным, но, возможно, он как гладкий камень, перевернув который, можно обнаружить темноту и влагу. Возвращается Оливер, и я чувствую себя сильнее.
— Слушай, никто в этом не виноват. Твой отец был совершенно убит.
Оливер хмыкает.
— А вам можно тут…
— Нет, мы прогуливаем садик.
Его сотовый снова звонит.
— Луна, послушай… твоя мама была моим другом. Мне так жаль…
— Только другом? — скептически интересуется Оливер.
— Все сложно, — отвечает Коул, — я бы хотел поговорить об этом, но у меня назначена встреча.
Он встает, слегка кланяется и медленно уходит.
Мы молчим. Нам есть о чем подумать. Оливеру опять звонят, это его отец. Он недовольно ворчит и берет трубку, отходя в дальний угол. Вижу, как он расстроен. Договорив, он смотрит в потолок, будто молится.
Обратно мы едем одни в вагоне. Я кладу голову Оливеру на плечо, и он осторожно поглаживает мое запястье. Я слушаю шум колес и стараюсь расслабиться, чтобы звук заглушил крутящиеся в голове мысли.
В последний раз я видела маму перед отъездом в лагерь. Я зашла к ней и увидела, что они с отцом сидят на разных концах кровати спиной друг к другу. Она поманила меня к себе и крепко обняла.
— Будь постоянно на связи, — попросила мама, и я заметила у нее в глазах слезы. На шею она повязала легкий красный шарфик. Не знаю, была ли мама так расстроена моим отъездом или тем, что произошло между ними. Не о Коуле ли они говорили?