Когда он заканчивает, я проверяю почту и обнаруживаю там письмо от Дарии — девушки из квартиры Бенджамина.
Привет!
Бенджамин убежал, и я не смогла передать ему твой адрес. Вот что, если хочешь, давай пройдемся по магазинам в субботу. Встретимся у «Строберри-филдс» в Центральном парке в два?
Чао,
Дария.
Отец, не постучав, заглядывает в комнату, я тут же раздражаюсь. На нем пушистый серый халат.
— Эй, Лунная Дорожка, что делаешь?
Я быстро сворачиваю окно, чтобы он не смог прочитать письмо.
— Да ничего, так, порнуху ищу.
Он улыбается, но тут же его прямо-таки перекашивает, я понимаю, что до сих пор не стерла помаду, и пытаюсь быстренько придумать что-нибудь убедительное.
— Я маялась дурью в «Сефоре».
Он садится на пол и начинает теребить шарф, который висит у меня на двери.
— Элиза тут, — говорит он.
Я к этому не готова.
— Быстро вы, — замечаю я.
— Да. Я сам толком не знаю, правильно ли делаю, но мне бы хотелось… мне бы хотелось убедиться, что ты нормально к этому относишься.
И что мне на это ответить? Сказать: «Да, все нормально, пускай эта хиппи переезжает к нам?»
— Все нормально, пока тебя это устраивает.
Он поднимается и начинает ходить по комнате, его руки все еще обмотаны шарфом.
— Понимаешь, каждый раз, когда я думаю, что надо идти дальше и становиться нормальным человеком, я вижу тебя.
Он останавливается и проводит пальцем по моей щеке, рисуя невидимую запятую. Я отворачиваюсь и стираю салфеткой помаду.
— У тебя ее глаза, ее улыбка, ее острый ум. В тебе все, что было в ней хорошего.
Я едва сдерживаюсь, чтобы не заплакать.
— А было что-то не настолько хорошее?
Отец вешает шарф мне на шею.
— Ну, у нее были стороны, которых я никогда не видел. Думаю, у каждого такое есть.
Он возвращает шарф на место и поворачивается ко мне:
— Скажи, у тебя есть мысли и чувства, которые ты никому не показываешь? Только твои, личные?
Я вспоминаю Оливера и его виолончель, и мамин телефон, спрятанный под матрасом.
— Да.
— Понимаешь, мне кажется, что Элиза, как раскрытая книга. Ей действительно нечего скрывать. С одной стороны, это неплохо, но с другой… Не знаю, в ней нет загадки.
Мне нечего на это ответить, поэтому просто смотрю на него. Он становится прежним — выглядит более уверенным. Мне хочется расспросить его о дне, когда умерла мама, и сказать, что я нашла запонку, но понимаю, пока не время.
— Если встретишь ее утром, будь дружелюбна, ладно?
— Ладно. Ты сказал Тайлу?
— Нет. Я решил, будет лучше, если ты поговоришь с ним. Он тебя слушает.
— Хорошо.
Отец целует меня в лоб и выходит из комнаты. Я перечитываю письмо и пытаюсь понять, зачем Дария решила встретиться со мной. Неужели у нее нет знакомых ровесников, с кем она могла бы пройтись по магазинам?
Встретив утром Элизу, я замечаю, что она тоже выглядит по-другому — расслабилась. Странно видеть ее на нашей кухне, смотреть, как она рассыпает сахар. Элиза улыбается из-за своей кофейной чашки, и кажется, что папина подруга видит меня насквозь.
— Так что, ты переезжаешь?
Она смеется и встряхивает головой, убирая волосы с глаз:
— Фургон с мебелью стоит перед домом.
«Хорошо, — думаю я, — у нее есть чувство юмора».
Тайл вбегает в кухню, хватает тост, который я ему поджарила, и запрыгивает на стул. Накануне я предупредила его о присутствии Элизы, но он, кажется, ее едва заметил.
Когда женщина уходит, я вытираю рассыпанный сахар и тщательно отмываю ее кружку. Тайл с любопытством наблюдает за мной.
— Получается, это новая девушка папы?
— Похоже на то. Она тебе нравится?
Немного подумав, он отвечает:
— Мы вчера пекли печеньки.
— Хорошо. Я думаю, папе не повредит новый друг.
— Сколько раз в день ты вспоминаешь маму? — Тайл посерьезнел. Мне жутко в такие моменты — он становится похож на взрослого, и в глазах у него тлеет горькая правда. Брат выглядит таким уязвимым.
— Пять, может быть, больше. Смотря что за день. А ты?
— Тысячу, — отвечает он просто, как будто это очень маленькое число.
— Знаешь, я уверена, что, где бы мама ни была, каждый раз, когда ты о ней думаешь, она это чувствует.
— Ничего она не чувствует. Она мертвая.
Опять эти взрослые глаза. Я чувствую, как рушится мой самоконтроль, и вот-вот заплачу. Я рада, что снова могу что-то чувствовать, но насколько проще было без этого. Я обнимаю Тайла. Он сжимает меня в ответ, от него пахнет чистотой, и я думаю: «С ним все будет хорошо. Со всеми нами все будет хорошо».
Мы с Дарией встречаемся в парке. На ней короткая черная юбка и другой тонкий свитер — на этот раз цвета крови, в тон ее помады. Она садится рядом со мной на скамейку и вздыхает:
— Ты живешь где-то тут, да?
— Очень близко.
Дария кладет руку мне на бедро и говорит:
— Ну, пошли.
Мы с ней идем в «Виктория сикрет», и она покупает мне бюстгальтер «для начинающих». Почему-то я совсем не стесняюсь. Она ведет себя так, будто все это совершенно нормально и естественно. Потом мы идем в «Эйч энд Эм», и она покупает мне розовую кофту с капюшоном. Я обычно не ношу розовое, но рядом с Дарией хочется попробовать что-то новое. Она даже ест крендельки, которыми торгуют на улице. Мы покупаем два, рисуем на них горчицей тонкие полоски и садимся на автобусной остановке. Она спрашивает меня о мальчиках, и я принимаюсь рассказывать об Оливере: о его кудрявых волосах, о его музыке и о том, как он посмотрел на меня тогда в химчистке.